В июне в Центре Высоцкого прошла премьера спектакля «Русский репортер», по монологу Марины Ахмедовой. 16 декабря в 19.00 в Центральном Доме Журналиста в Москве вновь можно будет увидеть этот моноспектакль. Публикуем монолог, который лег в его основу.
admin

И тогда я улыбнулась ему в первый раз – немножко робко, но не заискивающе. Улыбкой я, как будто, приглашала его познакомиться со мной ближе, рассмотреть меня, всю, подружиться со мной. Я улыбнулась шире – вот так.

Сделала еще шаг. Интересно, какую часть моего тела он сейчас разглядывает? Опустила глаза, посмотрела под ноги. Неужели ноги? Неужели, он, правда, рассматривает мои ноги? Я тоже посмотрела на свои ноги. Ноги, как ноги. Я опустила уголки рта, но это только на секунду – чтобы он увидел меня девочкой – маленькой, одинокой, с грустной скобкой на лице. А потом я снова ему улыбнулась.

Ноги отяжелели под его взглядом – я с трудом отрывала их от земли. Я хотела остановиться. Я могла бы вот так встать и стоять в одной точке, но я знала, что не смогу вечно ему улыбаться. Потом я подумала, что лучше мне пойти назад.

Но «Стоп!», сказала я себе, впрочем, не останавливаясь. Если он, сказала я, будет смотреть тебе в спину, то твоя улыбка будет ему не видна. От этой мысли я вздрогнула и, кажется, пошла быстрей. Мне захотелось бежать. Я знала, если побегу, ему не понравиться – он решит, я бегу от него. Но ноги меня не слушались, что-то толкало меня в спину – прямо между лопаток – и я едва не сорвалась, но вовремя подумала о кровати. Да, я подумала о своей широкой кровати – белой с витыми головками. Я купила ее два дня назад, и еще в магазине она показалось мне слишком витой и слишком широкой, чтобы на ней спать. На ней спать… «Стоп…», еще раз сказала себе я. Стоп-стоп-стоп! Если я сейчас побегу, то так ни разу и не посплю на своей кровати – белой, широкой и дорогой! Я руганулась про себя – да, это я умею. Иногда скажу про себя или вслух что-нибудь такое – матерное. Что же это выходит, спросила я себя, руганувшись. Потратила столько денег на кровать, и так ни разу на ней не поспишь – витой-железной-белой-дорогой? Нет-нет – я замедлила шаг. Смотри, я не бегу, я ни от кого не бегу, я не сделала ничего такого, чтобы бежать. Потом я добавила: Хорошо, сказала я, признаю. Признаю – ты бог. От тебя зависит, спать мне на своей белой кровати или нет. Я признаю тебя! Я! тебя! признаю! А теперь опусти руку и, ладно, так уж и быть, смотри на мои ноги.

И вот когда я произнесла эту фразу – «опусти руку» — у меня перед глазами поплыл палец. Его палец – короткий, твердый, с черным ободом под ногтем. И я уже больше ничего не видела – ни его глаз с узкими зрачками, в которые я посылала свою улыбку, ни его губ, вытянувшихся в нитку, только грязь под ногтем указательного пальца.

И тогда я спросила себя – «Какого черта?! …Какого черта я тут делаю – в этом поле, заросшим жухлой травой. На солнцепеке? Что Я тут делаю одна?».

Поправила на плечах рюкзак. Да, он тяжелый. А знаете, что мне в поездках говорят коллеги-мужчины? Они говорят – «Ты – не женщина. Ты – журналист». Это значит, что свой рюкзак я должна нести сама. А если я не женщина, то какого черта он – он-Он-ОН – разглядывает сейчас мои ноги, увеличивает их? Впрочем, что он там может увидеть под джинсами?

Мне повезло – я женщина. Я могу идти и улыбаться – вот так. А будь я мужчиной, Он не позволил бы мне уйти. А мне нужно уйти. Моя кровать ждет меня…

Вы когда-нибудь пробовали нести на вытянутых руках большой арбуз? Попробуйте, вы поймете, как тяжело мне было улыбаться и идти под его пристальным взглядом. Зная, что в любой момент он может соединить указательный палец с большим. Если я перестану ему улыбаться, он это сделает. Мне казалось, я несу арбуз, и еще чуть-чуть, я не выдержу, арбуз покатится по этому выжженному полю и расколется со страшным треском. Наверное, с таким же треском может расколоться моя голова.

Однажды я слышала этот треск. Да что там говорить! Такой треск я слышала не однажды, а много раз. Еще чаще я слышала его в своем воображении.

И вот иду я и не могу разобрать – страшно мне или нет? Нет или страшно? В голове – одна кровать, и треск, который пока я только воображаю. Я хочу, прямо сейчас, прямо здесь хочу ответить на вопрос – зачем я иду? куда я иду? почему я сюда пришла? почему меня бросил таксист, отказавшийся пересечь это поле вместе со мной – на машине? и почему его сейчас пересекаю я? Ради чего, скажите мне!

…Говорят, что когда Он вот так смотрит на тебя, оценивая твою улыбку, решая, нравишься или нет, перед глазами проносится вся жизнь – в считанные секунды. А моя не проносилась! Я знала только одно – ничего нет, то есть, нет, того, что раньше было в моей жизни. Есть только поле, и я должна его перейти. А больше ничего. Тогда я сама силой воображения вызвала все, что было раньше. Здесь на этом поле я хотела понять – было в моей жизни самое важное или нет? Но снова выпрыгнула кровать – прыг-скок – и четырьмя ножками приземлилась в моем сознании. Неужели кровать – это самое важное, что было и что есть? А если нет, то почему мое воображение так отчаянно цепляется за нее? Почему…

…Напротив кровати – окно. Я часто сижу на его подоконнике. Знаете, какой в моей комнате широкий подоконник? Таких широких подоконников я еще никогда и нигде не видела. Я вижу себя, сидящую на подоконнике. На меня никто не смотрит, я никому не улыбаюсь, но мне так тяжело, что кажется, я держу на ладонях арбуз, и вот сейчас он выскочит из моих вытянутых рук, упадет за окно и треснет, ударившись о землю. Если бы вы знали, как я не выношу этот треск. Я же говорю – я слышала его много раз.

А сказать, когда я перестала его выносить? Рассказать, с чего все началось? …Однажды я переходила дорогу – небольшую в каком-то переулке Москвы. Началось бабье лето, и я шла по делам в приподнятом настроении. Казалось, зимы не будет. Я перешла дорогу, и услышала, как за моей спиной на скорости проехала машина. Я стояла уже на тротуаре. Но почему-то я стала представлять себя минуту назад – я не успела перейти дорогу, машина наехала на меня и отбросила на несколько метров вперед. Раздался страшный треск. Я подошла к себе, лежащей на дороге – я лежала на животе. Я подошла и перевернула себя, заглянула себе в лицо. Из носа и рта текла кровь. Я заглянула себе в глаза и увидела их такими, какими не видела никогда! Я увидела в них такое выражение, какого не видела никогда ни в зеркале, ни на фотографии! И тогда мне стало жаль себя, я погладила себя по длинным рыжим волосам. В этот момент впервые в жизни я полюбила и пожалела себя… Никогда раньше, переходя через то или это поле с рюкзаком на спине, я не любила себя. Но в тот день я отнеслась к себе по-другому…

И вот я здесь. И моя голова может в любой момент треснуть. Он подойдет ко мне, перевернет на спину и заглянет в глаза… А, может, не подойдет. Так и оставит лежать на этом поле.

Уезжая из Москвы, я знала, что так может быть. Знала, что не испытаю страха, потому что страшно – только представлять, сидя в Москве. А когда ты идешь и улыбаешься – то уже не страшно, вернее, ты не можешь разобрать, страшно или нет, ты – в процессе, ты – движение, тебе нужно выполнить свое предназначение – пересечь это поле. Я улыбнулась шире.

Я редко улыбаюсь. Чаще поджимаю губы и щурю глаза. Позавчера, например, вернулась домой, а кровать уже была куплена, но еще не собрана. Прошла по общему коридору. Вы знаете, сколько всего у нас навалено в коридоре? Старая детская коляска, пыльный шкаф, сломанное кресло, велосипед, стопки книг и кадка с пожелтевшей пальмой прямо у меня под дверью! Я не понимаю людей, которые захламляют общие коридоры. Не понимаю людей, которые заводят пальмы, выносят их в общий коридор и забывают поливать. Я не понимаю людей, которые вот так вторгаются в твое личное пространство.

В тот день я прошла по коридору, не задумываясь о том, что я пересекаю его от начала до конца. На полу звякнула отбитая плитка – я задела ее каблуком. Я остановилась у своей двери, остолбенела, словно громом пораженная! Там между пальмой и коляской стоял пустой аквариум! Аквариум! Пустой!

— Ну, это уже слишком! – сказала я и топнула ногой по плитке. – Ну, это уже, знаете ли! – сказала я и позвонила в соседскую дверь.

…Шорох за дверью. Шаги. Заскрежетал замок. Бронированная дверь открылась. Высунулась лохматая седая голова моего соседа. А вы знаете, ведь мой сосед – урод. В прямом смысле.

Он припадает на хромую ногу, подходит ко мне… Не-е-ет, я не боюсь его коричневого квадратного лица, его негнущейся хромой ноги. Нет! Но я не хочу, чтобы он нарушал зону моего комфорта! Я не хочу, чтобы он подходил слишком близко… Метр должен оставаться между мной и другими. Метр – зона моего личного комфорта.

— Вы не могли бы убрать аквариум? – спрашиваю его.

— Пусть стоит, — отвечает он, и ковыляет ко мне.

Я отступаю на шаг… Нет, ближе нельзя! Я – не общий коридор, который можно захламить!

— Пусть стоит, — повторяет он. Сосед похож на полено. – Аквариум тебе ничем не мешает, — говорит он.

— Мы с вами не переходили на ты…

Если бы вы знали, как в тот момент я упивалась своей вежливостью! Да, а ведь могла бы ругануться. Это я умею.

А он все ковыляет и ковыляет ко мне, а я вся содрогаюсь от чужого присутствия.

— Ты мне во внучки годишься, — скрипит он.

Ха! Во внучки…

— И, тем не менее, я бы попросила вас убрать этот аквариум…

Я – вся сдержанность и такт, такт и сдержанность. Моей выдержке можно позавидовать, да! Я содрогаюсь, но вся – такт и вежливость.

— Ну если тебе так мешает, то уберу, — он хватается за лохматую голову, за клок волос. Какие же у него кор-роткие, кор-рявые, ур-родливые пальцы!

— Будьте любезны, — говорю я – вся такт и вежливость.

Я запираю за собой дверь. Стою… прислонившись к ней спиной. Слушаю, как звякает плитка под хромой ногой соседа. Как за ним закрывается дверь.

— Старый коз-зел, — шепчу я – моей выдержке можно позавидовать.

Зона личного комфорта начинается в метре от меня. И я знаю, как сделать так, чтобы никому и в голову не пришло переступить эту границу. Я могу и вас научить. Могу научить, кого угодно. Прежде всего, не надо часто улыбаться. Не надо улыбаться кому попало. Сожмите губы – в полоску. Вот так. Не думайте о моде. Думайте о зоне комфорта. И самое главное – не ищите контакта глазами. Особенно в метро. Избегайте eye-contact. Помните об этом. Впрочем, что я вас учу. Этим искусством владеют все, кто ездит в метро. Мы – пассажиры московского метрополитена – можем отшить любого, не глядя в глаза и поджимая губы. Мы – пассажиры метрополитена.

…Знаете… Однажды только я видела, как мы – пассажиры – сплотились и посмотрели друг другу в глаза. Мы стали едины, мы стали близки, мы перестали поджимать губы. Мы смотрели друг другу в глаза и как будто говорили взглядами – я начеку, и ты будь начеку, мы вместе начеку, мы едины. Это было однажды, скоро закончилось и больше не повторилось… Пока не повторилось… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>